Скромная преамбула

Автор решился на написание сего текста вследствие невозможности аргументировано оппонировать своему визави в одном из интернет-споров касательно исторической общности танго и сальсы. Действительно, если в происхождении сальсы нет места серьезным сомнения — «черные уши» торчат высоко и гордо, то танго считается «белым» танцем и «белой» музыкой, пусть эмигрантской генерации, но европейского происхождения. В истоках танго числят и неаполитанские песни, и польку, и фламенко. С уверенностью можно отрицать лишь следы тирольских йодлей! Конечно, в польке немало «жидовских штучек», а фламенко напрямую связано с североафриканской и цыганской музыкальной традицией, но по территориальному признаку — это «евродэнс».

Уругвай

Тому, что танго считают европейским танцем, есть одно простое объяснение: в Северную Америку и Европу танго попало из Аргентины, в тот период ее истории, когда население этой страны заметно побелело. С одной стороны, черных аргентинцев проредил ряд эпидемий, с другой, в Аргентине, в начале XIX века, действовала практика призыва черных на военную службу, где их и поубивали супостаты. Но зародилось-то танго не в Аргентине! Точнее, не только в Аргентине, но и в соседнем, и крайне мало отличном Уругвае. Монтевидео делит право называться родиной танго с Буэнос-Айресом. А в Уругвае черное население гораздо более многочисленно и имеет больший вес, чем в Аргентине.

Из энциклопедии Britannica: «В части народной и популярной музыки Уругвай делит с Аргентиной не только песни гаучо, но и танго: музыкальный и танцевальный стиль. Одна из наиболее известных мелодий танго — „La cumparsita“ (1917) была написана уругвайским композитором Герардо Родригесом…».

В качестве иллюстрации сей тезы вниманию читателей предлагается сильно авторизованный и сокращенный перевод статьи Себастьяна Ротелла, штатного журналиста Los Angeles Times, «Black Pride Is on Rise in Latin America», опубликованной в этой газете 3 февраля 1998 г.:

"…Шеренги барабанщиков маршируют по улице, блестя мускулами, наполняя ночь звуками кандомбе (candombe) — одного из ритмов африканского происхождения. Этот уличный ритуал — одна из забытых глав истории уругвайской африканской диаспоры. Барабаны рассказывают о том, какой глубокий след оставила африканская традиция в культуре Уругвая и всей Латинской Америки. В действительности, афро-уругвайцы празднуют наиболее умалчиваемый момент своей истории — изобретение танго, танца, родившегося в Уругвае и Аргентине, ставшего стержнем южно-американской культуры и, как здесь считают, имеющего африканские корни…

К 1834 году в Уругвае отменили рабство, африканские ритуальные танцы, принятые в черных тусовках (Sociedades de negros) Монтевидео, были описаны и задокументированы под названием «танго» (с ударением на второй слог). Слово обозначало, в различных источниках, танец, барабан или место для отправления религиозных обрядов…

Танго развивалось одновременно в Монтевидео и Буэнос-Айресе. Хотя его создание обычно связывают с испанскими и итальянскими иммигрантами, эксперты отличают весьма глубокие следы африканских танцевальных и музыкальных традиций.

Современное танго, по мнению экспертов, — «побочная ветвь» африканских танцев. В его современных формах барабаны уступили место гитаре и бандонеону (разновидности аккордеона), а сама музыка переплавилась с иммигрантскими музыкальными влияниями: хабанерой кубинских матросов, андалузийскими мелодиями испанцев, ностальгическими итальянскими песнями. Звучание и лирика этого гибрида сочетает ритмический драйв с «блюзоподобной» ламентацией.

По мнению Рубена Галлосы, композитора кандомбе и участника одного из Sociedades de negros — Afro Mundo, ритм танго остается африканским: «Ритм танго, более чем сама музыка, был, есть и будет африканским».

Несмотря на пробелы в очевидной документации, большинство аргентинских ученых согласны с африканским происхождением слова «танго» и основополагающей ролью африканской танцевальной традиции. В Буэнос-Айресе, в конце XIX века, африканские танцы сохранились в негритянских тавернах, в районе старого порта. Любопытные новоприбывшие иммигранты и гаучос «из села» были завсегдатаями этих танцулек, и потом, без черных посторонних, танцевали эти танцы сами, передразнивая черных танцоров, но при этом создавая собственный танцевальный стиль.

«В борделях они имитировали танцы, которые видели, — говорит Эдуардо Рафаэль, журналист из Буэнос-Айреса, знаток и любитель танго. — И эти танцы выдавали сильное африканское влияние. Об этой стороне танго много говорят. Слово — черное, говорить, что танго — „белый“ танец, все равно, что заявить, что тарантелла — не итальянское слово».

Из приведенного текста очевидно, что на родине танго, если считать таковой Уругвай, нет особых сомнений касательно черных корней танго-музыки и танца. А если принять во внимание, что импорт рабов в Латинскую Америку происходил из одного и того же региона Западной Африки — современных Нигерии, Конго, Кении и Танзании, и лишь вторая волна работорговли захватила южноафриканский Зулуленд, можно говорить, что все латиноамериканские традиции, с точки зрения их черных корешков, — однокоренные. Но упаси нас Господь от поверхностных спекуляций, основанных на единственной газетной статье.

Кстати, упомянутое ее автором несколько раз «кандомбе» стоит ассоциировать с бразильским «кандомбле», хотя описание все той же энциклопедии Britannica рисует картину несколько отличную от знакомой читателю по романам Ж. Амаду: «Кандомбе — народный танец африканского происхождения…, исполняемый ПОПАРНО на карнавалах в Уругвае».

Танец состоял из пяти хореографически отличных этюдов, которые исполнялись не отдельными парами, а рядами танцоров, сходящихся навстречу друг другу. Все авторы, пишущие о кандомбе, отмечают, что этот танец был одним из культовых ритуалов местной синтетической религии, объединяющей верования народов банту (то же подразделение бенуэ-конго подгруппы вольта-конго атланто-конголезской группы семьи языков нигер-конго, что и йоруба, мандинги, конго и карагали) и католические представления.

Кандомбе

О музыке кандомбе пишут, что она звучит в двудольном размере 4/4 и ее ритмическая основа очень похожа на сон клаве 3:2, но автору (который, впрочем, никогда ее не слышал) это утверждение кажется сомнительным. Об этом музыкальном феномене говорят, как о характерном для севера Аргентины и Уругвая, где оседали бежавшие из Бразилии черные рабы. Между прочим, даже богиню вод, статуя которой установлена в Монтевидео, испано-говорящие уругвайцы называют на португальский лад — Йеманджа. Так вот, скорее можно предположить, что музыка кандомбе более похожа на бразильскую самбу, чем на кубинскую сальсу.

Так или иначе кандомбе, которое все исследователи танго в один голос считают пре-формой милонги (в значении танца, а не места для танцев), — музыка и танец, несомненно, африканский.

Три источника, три составные части. Милонга

Танго как музыкальному стилю и танцу предшествовали три музыко-танцевальных формы: кубинская хабанера, андалузийское танго и милонга. По крайней мере, так пишет Висенте Росси (Vicente Rossi) в своей книге «Дела Черных» (Cosas de Negros, BA, 1926). Так вот, только последнюю можно считать аутентичным аргентинским (уругвайским?) жанром. Долгое время о ней писали, как о музыке гаучо — метисов от браков белых с индейцами пампы, сформировавших странноватую этно-социальную общность, вроде жителей американского фронтира, со своей культурой и эпосом. Такую генерацию милонги никак нельзя признать однозначной. Для скотоводческой Аргентины гаучо были фирменной фишкой (до тангомании), их представляли этаким символом всего коренного аргентинского, но надо четко понимать, что для аргентинцев начала ХХ века евроэмигранты еще не стали «своими», а негры уже все умерли.

Вообще, в силу малочисленности черной общины, белый расизм в Аргентине всегда был достаточно силен, и некое «отбеливание» истории характерно и для истории танго.

Здесь следует снова отправиться в Уругвай и провести там небольшое лингвистическое изыскание (в Уругвае тоже есть гаучо). И оказывается, что в Уругвае милонгу еще называю payada pueblera — городской романс, в то время как музыку гаучо, напротив, называют просто payada, подразумевая, что это песни сельского населения. Обратим внимание на то, что ни в Аргентине, ни в Уругвае не было развито плантационное сельское хозяйство. И Монтевидео, и Буэнос-Айрес были рынком — перевалочным пунктом работорговли, но отсюда негров отправляли не вглубь страны, а на север, или распределяли по побережью. И в основном, местные негры как раз и являлись городским пролетариатом, который распевал payada pueblera — милонгу. И кстати, гаучо милонгу не танцевали. Танцевать ее стали белые городские люмпен-пролетарии — компадритос. На негритянский манер, с той поправкой, что они танцевали в объятии, в то время как черные — бесконтактно.

То, что милонга более городское чем сельское понятие, подтверждают и такие производные как милонгера (milonguera) и милонгита (milonguita). Первая — танцовщица в кабаре, вторая — «сестра-хозяйка» в кабаке, где оказывают сексуальные услуги и приторговывают наркотиками. Оба учреждения не характерны для привольных «пампасов».

Таким образом, оказывается, что милонга — танец и музыка — имеет смешанное происхождение, с преобладанием африканских хромосом. При исполнении милонги белыми оркестрами из нее исчезли инструменты негритянской перкуссии, но двудольная африканская ритмическая основа 6/8 сохранилась, хотя музыку милонги, как и музыку танго, записывают как 2/4. Имеющий уши…

Три источника, три составные части. Андалузийское танго

Андалузийское танго — танец группы фламенко. Впервые описан в Кадисе в 50-х годах XIX века. Как мы и привыкли себе представлять, фламенко канте хондо, много гитар, кастаньет и каблуков. Изначально существовала только песенная форма — под эту музыку не танцевали. Впоследствии появился сольный женский танец. И лишь на рубеже веков андалузийское танго стали танцевать попарно, но без контакта («по-черному», см. выше). Некоторые утверждают, что андалузийское танго — изобретение мавров, переваренное иберийским населением, некоторые — что это очередные цыганские выкрутасы, но ни те ни другие не объясняют, почему эта музыка описана позже остальных стилей фламенко, и почему она называется словом танго — словом, которое все исследователи танго, кроме Эдуардо С. Кастилльо (Eduardo S. Castillo), который вообще считал танго японским изобретением, считают африканским (на языке Конго — «закрытое место»).

Ф.Г. Лорка писал, что танго Андалуз — реимпортированный жанр. Дескать, фламенко в виде его старейших двудольных форм (compas binario — 2/2) попало с конкистадорами в Латинскую Америку, в первую очередь на Кубу и Гаити, откуда спустя три столетия вернулось в Андалузию, обогащенное именем «танго», негритянскими ритмами и уже в размере 2/4. Дальнейший путь — в Аргентину андалузийское танго совершило на эмигрантских башмаках в третьей четверти XIX века. Черные барабаны отлились в мавритано-иберийские гитарные ритмы, в остальном — без комментариев.

Три источника, три составные части. Хабанера

Но главной для нас, несомненно, является линия хабанеры (аванеры), поскольку именно здесь наиболее очевидна связь танго с кубинской музыкой в целом, и с сальсой в частности.

«Король-Солнце» Людовик XIV страшно любил танцевать и, естественно, был танцором № 1 во Франции, и законодателем танцевальной моды. В самом конце XVII века он узаконил контраданс — парный групповой танец (название происходит от английского country dance — «сельский танец»), который впервые поставили для пасторали в одном из придворных балетов.

Из Версаля контраданс отправился в колонии, в частности, на французские Карибы, и к другим монаршим дворам Европы, в частности, к испанскому двору, где поменял пол (по крайней мере, в русском произношении) и стал «контраданзой». Котраданза, в свою очередь, тоже попала в колонии, и тоже на Карибы — на Кубу. В то время во французской Вест-Индии отношение к черным рабам было гораздо более либеральным, чем в испанской, и креолизация европейской музыки там началась раньше. Главным проявлением такой креолизации стало исполнение европейской музыки в африканской синкопированной интерпретации. Наличие в музыке европейского происхождения африканского ритмического паттерна cinquillo — «пять битов» — считается главным признаком креолизации.

Надо понимать, что мелодика западно-африканской музыки вообще состоит, главным образом, из звуков ударных инструментов. Множество музыкантов лупасит свои барабаны кто во что горазд, но строго следуя некоторой генеральной идее. Так рождается полиритмическая композиция, но чтобы она не распадалась, требуется какой-то ключевой ритм, который знают и принимают все музыканты (джазисты такую штуку называют glue — «клей»). Этот ключевой ритм — «мастер-паттерн» существует и на Кубе, его так и называют — клаве (clave — исп. «ключ»). Ключей существует несколько, среди них: сон клаве, румба клаве, самба клаве, куа, etc., и следование заданному позволяет музыкантам импровизировать в сильно синкопированной среде.

Само по себе cinquillo не является типом клаве, скорее, это общее название, указывающее на то, что музыка играется по клаве.

Контраданс с cinquillo попал на Кубу с бежавшими с Гаити плантаторами и получил название contradanza criolla. Эта музыка далее экспортировалась в другие страны Латинской Америки, в частности в Аргентину, и в Европу под лейблом Contradanza Habanera — «контраданс из Гаваны», или просто — хабанера. В Европе хабанера вдохновила Бизе и Равеля, Глинку и Дебюсси на создание произведений классического жанра; на Кубе из хабанеры родился дансон, впоследствии — сон, далее развившийся в сальсу; в Северной Америке спустя полтораста лет Джелли Ролл Мортон употребит хабанеру с ее африканским синкопированным ритмом в композициях, которые положат начало стилю рокабилли.

В Аргентине хабанера превратилась в танго, точнее, милонга стала исполняться не в ритме польки, а в ритме хабанеры (и то, и то 2/4, но по-разному), а танцоры стали синкопировать движения, танцуя «Baile con corte» — танец с остановкой, который и стали называть Танго.

Резюме

Автор сознательно оставил за пределами данного текста восточноевропейские корни танго, но его задачей не было описание истории создания и развития танго. Главным образом, я пытался проследить родство танго и афро-кубинских танцевальных стилей, а заодно критически взглянуть на понимание танго как танца «белого». В той мешанине, которая называется современной музыкой, «нет ни эллина ни иудея», но есть очень много негров, музыкальное и танцевальное наследие которых, блуждая по Новому Свету, породило столь много того, что согревает нас длинной русской зимой.